Сидим всю ночь, болтаем, курим, считаем мертвых и ждем утра.
Это такая боль, что почти не боль -
Светлая грусть, не бремя и не печаль.
Темные кудри, родинка над губой,
Черный пиджак вельветовый на плечах.
"Все, с меня хватит" значит, что я с тобой
Буду всегда - не может не означать...
Я просыпаюсь свежей, чужой, нагой.
Белый батон, горячий имбирный чай. (с.)
Светлая грусть, не бремя и не печаль.
Темные кудри, родинка над губой,
Черный пиджак вельветовый на плечах.
"Все, с меня хватит" значит, что я с тобой
Буду всегда - не может не означать...
Я просыпаюсь свежей, чужой, нагой.
Белый батон, горячий имбирный чай. (с.)
А тебе все никак не плачется, не кричится, не пьется в хлам. Хрупкой девочкой в черном платьице ты мерещишься зеркалам. Острой болью насквозь пропорота обескрыленная спина. Ты любуешься мокрым городом из автобусного окна.
Ты любуешься мертвым городом - календарь отмеряет дни. Ты, конечно же, слишком гордая, чтобы первой ему звонить, и не помнишь, сказать по совести, ни причин, ни имен, ни дат...
Просыпаться с утра так горестно, так бессмысленно, что беда.
А земля потихоньку вертится, и не вырваться, хоть убей. Петербург не прощает верности тем, кто сахарней и слабей. Март привычен глушить рыдания. Жадно чавкает снежный гной.
Ты обманута ожиданием. Ты отравлена тишиной.
Так иди же, храня молчание, серой тенью стелись у ног, словно сердце твое - отчаянный, рваный маятник-бегунок.
Злая девочка в черном платьице... обескрыленная спина...
А тебе все никак не плачется, и не хочется нихрена.
© Вивиана

Очень больно.